— Эх! Слушай, может, ты ко мне какую-нибудь Динь-Динь приставишь, а?

— У тебя вечно все проблемы из-за лени.

Прикрыв глаза, я какое-то время еще заставляла себя думать, как учил дракон.

— И долго мне медитировать?

— Пока не состаришься. Ты крыльями помахать не пробовала? — усмехнулся он.

Ну да! Опять я жду сказку, где и «по щучьему велению», и «волшебное колечко», и «трое из ларца». Короче, где делать ничего не надо.

От активного махания крыльями меня, понятное дело, приподняло, но стоило мне подумать о воздухе под крыльями и чуть расслабиться — я снова рухнула на землю. И неудачно так, как раз головой приложилась.

Вот только, в отличие от дракона, я оказалась не очень готова к обороту и осталась сидеть на травке голой девицей.

Рассмеявшись, он потрепал меня по спутанным волосам:

— Не расстраивайся, потом еще потренируешься. Мне пора. — Он встал и сделал шаг в пропасть… чтобы через секунду повиснуть в воздухе синим, покрытым инеем и настом драконом. Длинное змеиное тело извивалось, держась в воздухе каким-то непонятным для меня образом. Ледяной — только почему-то рядом с ним мне было тепло. — Не отчаивайся, Елизавета. Все в твоих руках!

— Постараюсь. Дракон, а имя у тебя есть?

— Сколько угодно. Выбирай, какое понравится.

— Тогда я буду звать тебя Кай.

Он улыбнулся, вмиг рассыпавшись на тысячу снежинок.

Ну, если днем в лесу вполне нормально и нагой прогуливаться, то к вечеру это просто мука. Повылезали странные мушки, похожие на результат любви слепня и комара. Размером они с первого, но вот хоботок — от последнего. А жалят, как оба сразу. Больно! Да еще и кусты тут разные, палки. В общем, к храму я выбралась злая и недовольная.

Теперь понятно, почему у Вареника был такой вид — навряд ли он в седле сидел, с покусанным-то задом. А взявшие след гончие хозяев ждать не будут. Вот и проперся ушастик сквозь лесной бурелом.

Эта мысль принесла облегчение.

В храме, конечно, ахнули, когда к ним ввалилась злющая, грязная и чешущаяся девица, но быстро признали — суть не спрячешь. Тут же начали греть в печи воду и наполнять бадью — отмывать эту чушку. Да и порезы на груди пришлось заново лечить.

Пока я отмокала, пытаясь не мешать Олте промывать и прочесывать мои спутанные волосы, решила кое-что прояснить.

— Настоятельница, расскажите мне, пожалуйста, о богах. — В замке я читала о местных верованиях (книга — что-то типа хрестоматии для самых маленьких), но местный пантеон так разительно отличался от нашего, что хотелось уточнить несколько моментов. — Почему в таком большом мире всего одна вера? Богов-то много, а никто не ссорится, чей важнее.

— Несколько сотен лет назад наш мир пытались захватить чужие боги. Мы выиграли битву, но многие жители погибли. Тогда богиня-мать и бог-отец, чьи истинные имена могут произносить только жрецы, взяли разоренные земли под свою опеку. Но они не могли присматривать за всем миром сразу и, дабы избежать беззакония, повелели каждому народу выбрать покровителя из числа своих детей и родичей. Так и повелось с тех пор.

— То есть… вы не отрицаете существования чужих богов?

— Зачем? — нахмурилась Олта. — Они едины в своем служении народу и подчинении божественной паре. Правда, бывает, ссорятся между собой из-за территорий влияния. Но это не наше дело.

— А как же храм?..

— Храмы богине-матери стоят повсюду. В храмах богу-отцу охотники просят о добыче, крестьяне — о хорошем урожае, камнедобытчики — об удаче, воины — о сохранении жизни. — Настоятельница в очередной раз больно дернула волосы гребнем. — Небесная Мельница не должна останавливаться даже на миг.

— Небесная Мельница?

— Об этом мало кто знает, но мы, жрецы, называем так весь процесс божественного управления. Своими молитвами, своей верой все живые существа вырабатывают манну, которая собирается в Небесной Мельнице. Именно ею и питаются боги. Таким образом, они служат нам, а мы — им.

— А если появляется молодой бог?

— То ему потребуется собрать свою паству. До этого он будет слаб.

Эх, значит, мало того что мне достался блондин-раздолбай, так еще и малахольный. Нет, Лиска, это, похоже, судьба.

— И что, они прямо вот так могут делать людям добро?

Олта каркающе рассмеялась, и слышались мне в этом смехе непролитые слезы.

— Добро, девочка, никто особо делать не спешит. Боги тоже на все силы расходуют. Но они умеют такое, за что ни один маг не возьмется. Вот только за свои чудеса много требуют.

— У вас тоже что-то требовали? — повернулась я лицом к настоятельнице.

— Нет. Просто… — Олта поджала губы. — Если женщина не может принести мужу ребенка, говорят, что она избрана богиней-матерью в качестве своей жрицы. Ты видела Осинку? Красавица-девка! Но вот муж ее, богатый мужчина в летах, нагулявшись, решил — пора ему наследничка завести. Взял девицу-красавицу в жены, год прожил, а потом в храм отвел — не понесла она от него. А то, что ей семнадцатый годок только шел, не подумал. Некоторые мужья так по несколько жен успевают сменить, пока одна какая не догадается на стороне ребеночка прижить. Никто ведь не признается, что сам не дюж, на женщин грешат.

Я потерлась щекой об ее руку. Теперь понятно, почему Олта относится к своим девочкам, как к дочерям. И откуда столько тепла и горечи в этой маленькой женщине?

Так, надо отвлечь ее от грустных мыслей!

— Настоятельница, — сильно растягивая гласные, прогнусила я, — а вы не знаете, отсюда до гор далеко?

— Зачем тебе горы? Не налеталась?

— Надо. Говорят там тен… Теншуа живет. — Ну и название! — Мне к нему надо.

— Живет. Но путь к нему не из легких. В горах опасно, то обвалы, то расщелины бездонные, то грифоны. А у тебя крылья не летают.

— Да уж как-нибудь, — махнула я рукой. — Двум смертям не бывать, а одной… мне достаточно!

Разбудили меня непростительно рано, солнышко еще даже не проснулось. На западе разгорался первый свет, а роса на траву пока не выпала. Олта посадила меня завтракать, а сама провела краткий инструктаж, перебирая содержимое сумы:

— Здесь рубашка и штаны. В них я полночи дырочку для хвоста обшивала. Сюда кладу маленький бурдюк с водой, в горах полно речушек, но мало ли! Тут пирожки и мясо вяленое, кушай понемногу, а то надолго не хватит. Здесь масло лечебное, царапины смазывать. Тут травки — заваривай, если простудишься или занеможешь. Вроде не тяжело будет. Ой, соль забыла! Она всегда пригодится. И запомни — тропки выбирай хоженые, по заросшим не ходи, скорее всего, там или завал, или размыло вешними водами с ледников.

Олта говорила еще что-то, а я встала, подошла к ней сзади и обняла, потираясь щекой о ее плечо:

— Спасибо вам.

Мне многое хотелось сказать… За все поблагодарить. Храмовницы не только спасли мою жизнь в новом мире, они спасли мою веру в людей, спасли мою душу. Что бы стало с глупой, наивной Лисичкой, верившей в сказки, если бы не эти женщины? Что бы от меня осталось? Усталая, злая на весь мир, новый и такой непонятный, лелеющая свою ненависть, взошедшую на почве, подготовленной к любви… Вот только улыбка и забота могут творить чудеса. А я всю жизнь с удовольствием подставляла свою буйную рыжую головушку к протянутой руке, ожидая не удара, а ласки. Уже в который раз поплатилась за это, но вновь и вновь меня заставляют верить в лучшее. И если однажды не получилось, это не значит, что теперь так будет всегда.

Рейвар же… можно считать — мне просто не повезло. Глупо было думать, что он — мой идеальный мужчина. Ведь даже в сказке не все так просто.

Ох, сколько еще мне оплакивать потерю такого друга, как он?

— Не горюй, Лисавета, понапрасну, — похлопала меня по руке Олта. — Жизнь еще до конца не прожита. Там, глядишь, и наладится. Лучше на-ка. Вчера церемонию проводила, вспомнила.

На ладошку легло тяжелое мужское кольцо, внутрь которого оказалось вложено мягкое перышко с подпушка — белесое, с рыжей окаемочкой. Так вот зачем он устроил этот цирк, всего-то из-за перышка! И, выходит… знал, что я в храме.